Подпольный цех занимал весь первый этаж. Огромное помещение, которое находилось не только над землей, но и в ней: прохладный подвал, стены которого были образованы фундаментными блоками. И цех, и склад готовой продукции. Именно там и стояли рядами пустые бутылки. Там же были ящики с разными ярлыками и этикетками, два чемодана с акцизными марками. Экспертиза должна была установить, подлинные они или фальшивые, и, если фальшивые, каким способом и где отпечатаны. Там же, в подвале, на складе готовой продукции, его, следователя Мукаева, держали неделю, накачивая наркотическим препаратом, чтобы отшибло память. И, судя по всему, не только его. Следов этого препарата, как он предполагал, газа, в подвале не обнаружили. Ничего. Только несколько смятых прозрачных целлофановых пакетов и пустой баллончик без каких-либо опознавательных знаков. Но откуда-то же его брали, газ! И вещество это было из новых, сложной химической формулы, медицине пока неизвестное. Откуда оно у этих малограмотных, насквозь проспиртованных мужиков? Если бы они действовали самостоятельно, то наверняка обошлись бы методами попроще: нож, топор или удавка. Но, видно, Хозяин не любил крови. Отработанный материал, то есть выполнивших свою миссию курьеров, тот приказывал не убивать, а лишать памяти. Все равно ничего больше не скажут. Никогда. Но, видимо, разработчик препарата еще не до конца опробовал его на практике. Видно, времени было мало. Память все-таки возвращалась. Пусть не сразу и частично, но возвращалась.
Он с ужасом подумал, что будет, если исследования все-таки продолжаются? Если где-то есть такая же подпольная, как этот цех, лаборатория, в которой сидит человек, занимающийся доведением препарата до заданных параметров? То есть до одного параметра: после недельного (или меньше) приема газообразного наркотического вещества память не должна больше возвращаться никогда. Человек, принявший его, не должен больше вспомнить ни имя свое, ни маму, ни папу. Страшная, убийственная вещь. Остаться жить, но оказаться в середине жизни голеньким, новорожденным. И все начинать с первого дня, с первого крика.
Да какое они имеют право?!
Конечно, самым интересным в доме был этот первый этаж. Там работали до обеда и еще потом, после небольшого перекура. Он все думал об этой подпольной лаборатории: где же она? Где? Когда Руслан Свистунов спустился к нему с ликующим криком, вздрогнул от неожиданности:
— Что?
— Пляши! — Свистунов помахал в воздухе какой-то книжечкой.
— Что это?
— Твои документы.
— Мои документы?!
— Ну да. Утерянные. Служебное удостоверение на имя Мукаева Ивана Александровича. Видимо, изъято, когда ты был в бессознательном состоянии. Теперь совершенно ясно, что именно здесь ты и потерялся.
— А ты что, в этом сомневался?
— Знаешь, в твоем рассказе было много неправдоподобного. И потом: ты сам на себя был не похож.
— А на кого?
— А я откуда знаю? Но сегодня все прояснилось. Ты пришел в этот дом, потому что выяснил, что именно здесь делают подпольную водку. Документы — важная улика. Пусть-ка теперь объяснят, откуда они здесь взялись.
— А пистолет?
— Что пистолет?
— Не мой, случаем?
— Ах, пистолет! — протянул Руслан. — Тот, из которого в нас стреляли, что ли? Я глянул на него мельком, прежде чем на экспертизу отправить. Должен тебя разочаровать: это не твой пистолет. «Макаров», да. Табельный «Макаров». Только номера спилены. Должно быть, подобран на полях сражений.
— А если все-таки мой? Мало ли кто мог спилить номера?
— Не волнуйся: мы проведем экспертизу.
— В доме все осмотрели?
— Почти. Осталось несколько комнат на третьем этаже. Может, поднимешься со мной?
— Да зачем?
— Ну, что ты прилип к этому подвалу, Иван? Выйди, подыши.
— Хорошо. Да спасибо за помощь. Ты мне все эти дни как нянька. Я ведь из прежней своей работы ничего не помню.
— Однако неплохо справляешься, — заметил Руслан. — А бумаги, что бумаги? Дело наживное. Вспомнишь еще.
Они поднялись на несколько ступенек, в холл.
— Да, работы-ы! — тяжело вздохнул Руслан. — Так что, на улицу?
— Иди, я все-таки загляну наверх.
— Ну, загляни.
И зачем его туда понесло? Судьба, наверное. Именно до третьего этажа руки еще не дошли. Всех занимал первый. Он же поднялся по деревянной лестнице с красивыми резными перилами сначала на второй этаж, потом на третий. Хотелось минут десять побыть одному. Было какое-то чувство внутренней неудовлетворенности. Быть может, оттого, что не убил, не наказал? Да, собственно, за что? Заказчик-то виноват больше, чем исполнитель. Исполнитель так, шестеренка. Смазали — и закрутилась. Но тот, кто смазал, — тот и есть настоящий враг. Наладчик всего процесса, ответственный за то, чтобы этот процесс пошел.
На третьем этаже он увидел длинный коридор, несколько дверей: три на правой стороне, две на левой. Толкнулся в одну — не заперто. Открыл, глянул: две кровати, две тумбочки, стол. Казарма, неинтересно. Толкнулся в другую — то же самое. Похоже, и с другой стороны те же казарменные помещения. Здесь они жили, здесь пили. Надо бы посмотреть, нет ли документов в тумбочках. Личности-то надо устанавливать.
Следующую дверь открыл, вздохнул тяжело на пороге и вошел. Кровать здесь была только одна, хорошая, двуспальная. На полу даже постелен цветной ковер, довольно новый, неистоптанный. И не тумбочка — трельяж. Перед зеркалом лежат бритвенные принадлежности, стоит пузырек с дорогим одеколоном. Наверное, комната главного. Ишь ты! Чистюля! Здесь тоже должна быть своя иерархия. Эта комната — комната большой шестеренки, которая крутила в свою очередь шестеренки маленькие.